Глава 1
План Б
Здравствуй, мой дорогой читатель! Не знаю, знакомы ли мы с тобой, или это твоё первое знакомство со мной, но сегодня ты узнаешь обо мне столько, что или мы станем с тобой закадычными друзьями, или, наоборот, ты будешь стараться держаться от меня подальше. Потому что я в этой книге хочу рассказать о себе очень много сокровенного, я хочу рассказать, откуда я пришла, какие дороги я выбирала, и как я с ними справлялась, начиная с самого детства, и до нынешних тридцати моих лет. Ты узнаешь, кто я и почему я здесь, пишу книги для тебя. Даже если тебе не покажется моя история любопытной, я очень надеюсь, что она останется моим потомкам. И они смогут находить объяснения, в кого пошли их дети. Это летопись или достояние, которое мне никто из родных не оставил. И я могу только предполагать, в кого я пошла. Впрочем, не будем особо увлекаться сентиментальными описаниями и приступим.
Начну свою историю с тех дней, которые я уже вполне помню, считаю своим осознанным возрастом, и о которых могу рассказать из первых рук, не опираясь на родительские воспоминания.
Мне было четыре года! Огромная машина везла все наши вещи с нашей старой коммунальной квартиры на Каширском шоссе в нашу новую отдельную квартиру на улице Бехтерева! В машине место было только для водителя и моего отца. Поэтому мы с мамой пошли пешком. Я помню этот момент. Длинный предлинный дом. Бесчисленное количество подъездов. И я в буквальном смысле не знаю, как к нему подступиться. Мама рассказывает, что с одной стороны наш подъезд будет третьим, а с другой – четвёртым. И я очарована этим ребусом. Я никак не могу понять, сколько же всего здесь подъездов, если с одной стороны наш подъезд третий, а с другой – четвёртый. Да мне и не хочется разгадывать эту тайну. Это одна из тех тайн, которые создают очарование и красоту быту или бытию. На тот момент, в четыре года, это схожие понятия.
У меня есть теперь своя комната. Свой диван, письменный стол, книжный шкаф и плотяной шкаф. Всё здесь хранит какую-то таинственность. Я убеждена, что по ночам здесь происходят сборища потусторонних существ. Я постоянно чувствую присутствие кого-то ещё. Сплю тревожно, побаиваюсь этого неизведанного нового мира. Но с другой стороны, я постоянно жду, что однажды откроется какой-то люк в потолке или в стене и мне подарят какую-то загадочную таинственную книгу, конечно же, волшебную. И я узнаю все тайны мира. Ну или не все, а только одну, самую главную. Я периодически чувствую в новой квартире какие-то волшебные редкие духи и присутствие кого-то незримого. Но ни Карлсон, ни Мэри Поппинс, ни другие долгожданные духи так и не появились. Никогда. Впрочем, это не страшно. У меня и без них хватало в жизни волшебства.
Меня определили в детский садик. Рядом с домом, в пятнадцати минутах ходьбы через овраг в гору. Он оказался лечебным. У меня было косоглазие. Этот садик такие проблемы обещал решить. Нет, конечно, он не мог решить этого. Разница была только в том, что помимо меня там были в очках почти все. И ещё каждый день на пятнадцать минут меня забирали делать упражнения для глаз. А во всём остальном обычный детский сад.
Помню свой первый день. Я зашла в группу и увидела картину: девочки с прямыми спинами сидят за столами и собирают мозаики. Скучные, скованные, грустные и слишком правильные. С другой стороны группы, на ковре, радостные счастливые мальчишки играли в гонки машинками. Мир мужчин был честнее, веселее и во всех смыслах заманчивее. Поэтому я не раздумывая присоединилась к «машиночным гонкам».
Три года в этом детском саду. А я помню только отрывки. Странно устроена память человека.
Сейчас меня часто спрашивают, стоит ли детей отдавать до школы в детский сад. И особенно, если ребёнок там не получает удовольствия. Трудно сказать.
Я не любила детский сад. Я его терпела. Как «хорошая девочка» пыталась скоротать время максимально не-противно. Но на самом деле, я обожала выходные и мамин отпуск, когда я не должна была ходить в садик. Если бы меня оставляли дома, я была бы в разы счастливее. Но выросла бы я тогда такой, какой выросла? Вот в чём вопрос. Дело в том, что в детском саду я познала самые базовые вещи социума: предательство, друзья, кто я, кто другие, каким ты должен быть, чтобы тебя не трогали, каким ты должен быть, чтобы тебя уважали. Именно в детском саду я узнала цену себе в социуме, цену социуму. И это было тем легче, что возраст и психика были ещё гибкие и готовые к любой информации. И сейчас я часто встречаю людей, которые познают на своей шкуре эти детсадовские истины в двадцать лет, в тридцать и даже в пятьдесят лет. И им это в сто тысяч раз тяжелее и больнее. Потому что уже не тот гибкий возраст, уже нет поддержки родителей и психической готовности к новому. Так что, кто его знает, стоит ли детей отдавать в сад. Если вы хотите, чтобы у них было детство – наверное, нет. Если вы хотите, чтобы они стали взрослыми к концу школы и начали сами восстанавливать своего внутреннего ребёнка и создавать свою истинную счастливую жизнь, наверное – да.
Так или иначе, в моей жизни был детский сад. Я никогда не пошла бы туда «По собственной воле», меня туда отводили. Я была понимающей девочкой. Я понимала, что мои родители работают, а мне нужно сидеть в саду и ждать их. Я помню вечера длинные серые, как я стояла у ограды детского сада и вглядывалась в даль, пытаясь увидеть очень далеко родителей, которые за мной пришли. С другой стороны, в нашем саду многих оставляли на всю неделю и забирали только на выходные. И мне было жутко смотреть на ровесников, живущих в детском саду. С другой стороны, я всегда ощущала эту угрозу. Что однажды что-то может случиться, и я тоже могу стать одной из них, которых не забирают домой на ночь. Этот страх меня гнал к ограде детского сада вглядываться и ждать. Ждать и верить, не давая своим сомнениям закрадываться в голову. Я уже тогда знала, что всегда есть куда падать, всегда есть кто-то, кому хуже, чем тебе. И ты всегда можешь оказаться на его месте. А чтобы не оказаться, ты должен верить. И вера должна быть металлической, отчаянной. В конце концов, у тебя всегда должен быть план Б. Например, план побега. Насколько я помню, я бежала из детского сада один или два раза. Ещё один раз позже бежала из больницы. Так что искусством побега я овладела там, в детском саду. И пользовалась им множество раз не только в буквальном, но и в переносном смысле. Когда нужно было бежать из собственных обязательств или обстоятельств. Это искусство я освоила тогда, стоя у ограды детского сада. Я слышала, как в моей голове стучат мысли «Если станет совсем невозможно – сбегу!». И эта мысль давала силы ждать. Это мой план Б.
Глава 2
Никто не стоит твоих слёз
Дальше помню про детский сад много разного. Например, я в свои пять лет уже читала. Причём могла читать и с выражением вслух. Меня обожали воспитательницы. Когда они уходили за обедом для нас на кухню, меня сажали на стул воспитателя, давали мне коробку с книжками и просили почитать остальным детям. Дети – существа жестокие. Дети не прощают слабостей. Однажды мои одногрупники в саду увидели, что я не могу без слёз читать басню Толстого «Про Льва и Собачку». Это ужасная история, где Льву кидают на съедение живую собаку, а он её полюбил и не съел. А наоборот, делился с ней едой и всячески ей защищал и оберегал. Так они и жили с ней какое-то время в одной клетке. А потом собачка умерла. И лев умер от тоски. Я до сих пор плачу, когда вспоминаю эту историю. Так вышло, что эта басня попалась мне в руки, и я прочитала её на всеобщем обозрении перед двадцатью пятью ровесниками, и разревелась в конце. Моя впечатлительность привела всю группу в восторг, они гигикали, смеялись и упивались моим горем. И каждый раз теперь, когда меня сажали читать для группы книги, мне подкладывали именно эту книгу «добрые» ровесники. Я тогда ещё не умела отстаивать своё право на счастье. Я послушно читала эту книгу и снова ревела. Мне было больно, обидно ощущать себя клоуном, над которым потешается вся группа, но я вообще не знала, как себя вести в такой ситуации. Снова и снова эта история повторялась. Снова и снова я ревела, и снова и снова все были в восторге от такого концерта. А мне по-прежнему было очень странно видеть радость людей, которые даже не понимают, что лев умер от тоски по собачке. Удивительно, сколько раз нужно человеку пережить одно и то же, чтобы начать делать принципиально другой выбор. Чтобы начать что-то менять. Насколько я заметила, во взрослом возрасте требуется ещё больше раз, и ситуации даются куда более драматичные. И унижение в разы тяжелее переживается.
Впрочем, прошло несколько месяцев, и когда меня в очередной раз воспитательница посадила на свой стул в центр круга ровесников с книгами и ушла, я оборвала привычный ход событий. Я не взяла в руки книг. Было страшно до безумия нарушить указание воспитателя – старшего по рангу. Мне было очень стыдно, что я подвожу воспитателя, что я не выполняю свой долг. Но какой-то маленький голос внутри меня твердил, что они все не стоят моих слёз. И я продолжала сидеть и не прикасалась к книгам. Через пару минут дети начали между собой болтать, даже не заметив, что я не собираюсь читать. Ещё через пять минут все разбрелись по группе по своим делам. Кто-то пошёл играть в мозаику, кто-то в машинки, кто-то ещё куда-то. Я сидела и сгорала от стыда. Я представляла, как сейчас придёт воспитательница, увидит, что я не удержала всех на своих местах, что я её подвела. Меня накажут! Нет, ещё хуже, мне перестанут доверять! Какой ужас. Подумаешь, ну поревела бы ещё разок, какая разница, зато осталась бы «Хорошей девочкой». Мне становилось совсем уже не по себе, когда в группу зашла воспитательница, она несла еду. И… Знаете, она даже не заметила, что дети играют, что никто не читает книг и никто их не слушает. Ей вообще было до лампочки, чем все занимаются. И в тот момент я поняла, что всё сделала правильно. Что вообще никто не стоит моих слёз. Значительно позже я прочла у Гарсия Маркеса то, что почувствовала тогда: «Никто не стоит твоих слёз, а тот, кто стоит, никогда не заставит тебя плакать».
Глава 3
Мудрость вместо друзей
Я дружила с тремя мальчиками. У нас было что-то вроде банды. Я очень этим гордилась, лазала по деревьям, периодически рвались мои красивые девчачьи платья, постоянно бились коленки, но меня такая жизнь устраивала на сто процентов. Рома, Олег и Серёжа. Рома был очень деликатным и мягким. Он был самым адекватным из всех. И с ним мы очень хорошо общались. Но когда мы с ним играли, это были игры девчачьи. Не было в нём какого-то озорства, хулиганства, которые так привлекают в мальчишках всех девчонок. Он мне давал свои книги домой читать. Он жил богаче меня. Я мечтала иметь такие книги, как у него, большие, толстые и сплошь в картинках. Тогда такие книги только появлялись и были не по карману моим родителям. Олег и Серёжка были хулиганами и озорниками, как и положено мальчикам. Мне никто из них не нравился как «мужчина». В своей книге про мужчин я пишу, что «как мужчина» мне нравился сын воспитательницы. А эти парни были друзьями, бандой, стаей. Но вот однажды случилась беда. Серёжка, наш лидер, перестал играть с нами. Он влюбился в светловолосую Машку и ходил за ней по пятам, посылая ей сердечки. Без него наша банда оказалась под ударом развала. Никто не хотел ничего предлагать, моя инициатива тоже не воспринималась. Оставался один выход – вернуть лидера на путь истинный.
Разговаривать с Серёжкой было делом бессмысленным. Он ничего не слышал и не слушал, и постоянно убегал за Машей. Я решила пойти в обход, и поговорить с Машей. Мне она виделась коварной обольстительницей, нарочно пудрящей парню мозги. Я вызвала её на переговоры. Мы встретились на глазах у всей группы. Она была меня старше и крупнее. Тем не менее, я попросила её не пудрить мозги нашему Серёжке, чтобы он вернулся в нашу банду. Она была опытная и куда более искушенная в жизни, чем шестилетняя я. Она долго смеялась и спросила, что ей будет, если она пошлет меня подальше. Я, конечно, пригрозила кулачным боем. Дальше мы обменялись ударами, и я ушла в нокаут. Помню, как я лежу на ковре, понимая, что сегодня драться уже не смогу. Но внутри успокаивая себя, что завтра будет новый день и возможно мне повезёт больше. И так несколько дней подряд. Каждый день она отправляла меня в нокаут, но каждый день я строила планы на завтра. Опять та же история с повторением унижения. Тебя унижают, а ты идёшь второй раз на ту же процедуру, рассчитывая на другой финал. Но у одного и того же начала всегда будет один и тот же финал. Пока ты ничего не изменил, с чего должна измениться Вселенная? В общем, на десятый или какой-то энный раз, я стала наблюдательнее. И заметила, что когда лежу в нокауте, больше всех смеётся надо мной Серёжа. И всё встало в моей голове на свои места. Я вдруг поняла, что банды уже давно нет. Что Маша вовсе не причина того, что закончилась моя весёлая бандитская «мальчуковская» юность. Что просто мы для Серёжи больше никто, и особенно я. Смеяться над проигрышем своих друзей подло. Было ясно, что мы больше не друзья. Да и были ли ими когда-то? Я встала, отряхнулась, и больше к Маше не подходила. С мальчиками я больше не пыталась искусственно создать «Дружескую атмосферу». Я ещё какое-то время общалась с Ромой, а потом и с ним разошлись пути. У меня стали появляться подруги, я даже начала находить свою романтику в том, чтобы сидеть и собирать мозаику. О лазании по деревьям с мальчишками я вспоминала, как о приятных годах своей юности. Я пережила предательство, впитав в себя информацию о том, что «играть вместе» — это ещё не значит «быть друзьями». Я увидела разницу между друзьями, приятелями и знакомыми по интересам. Мой мир стал ещё более разноцветным. Я поняла, что в мои шесть у меня нет друзей. Но у меня есть мудрость. И это важнее. Лучше приобрести мудрость в шесть и понять, что у тебя нет друзей. Чем в тридцать шесть. Может быть, только ради этого одного стоит отдавать детей в детский сад?
Глава 4 «Научные разработки моего детства»